Александр Листовский - Конармия [Часть первая]
Из степи налетел свежий ветер. Харламов зябко поежился, опустил воротник и прислушался. Теперь он ясно услышал, что в степи мчатся несколько всадников.
К Харламову подошел другой патрульный, пожилой шахтер в полушубке. Он молча снял винтовку с плеча и щелкнул затвором.
Топот приближался. Рассветало, и Харламов уже хорошо видел, что по дороге скачут два всадника. У одного из них поперек седла лежал большой черный тюк.
— Стой! Кто едет? — крикнул Харламов.
— Свои! Дундич! — послышался в ответ знакомый уверенный голос.
Всадники мелькнули мимо патрульных, обдав их крепким запахом конского пота, и поскакали к площади, где в станичной школе расположился лазарет.
Бахтуров сидел в ногах раненого бойца Шандора Налога и слушал, как тот рассказывал о себе.
— Да, — говорил Балог, — и вот когда в прошлом году к нам, военнопленным венгерским гусарам, пришли в одесский лагерь товарищи и спросили, кто поможет русским братьям отстаивать революцию, все мы, — он кивнул на лежавших в палате раненых, — все мы пошли без запинки.
— Молодцы венгерские гусары, — подтвердил Бахтуров, желая сделать приятное раненому и оглядываясь на застонавшего Яноша Береная, которому санитар в белом халате подносил кружку воды.
— Помрет, Янош, — тихо сказал Балог. — Жаль парня. Настоящий мадьяр. В один день диких коней укрощал…
С улицы послышался быстрый конский топот. Бахтуров поднял голову. Рассыпавшись мелкой дробью, топот замер под окнами. Бахтуров хотел встать, посмотреть, кто приехал, но дверь распахнулась, и вошел Дундич с ношей на руках.
— Привез, товарищ Бахтуров, — сказал он прерывистым голосом, в то время как приподнятый санитаром Янош Беренай остановившимися восторженными глазами смотрел на него.
Дундич развернул бурку и подхватил Катю, которая, если б ее не поддержали, упала бы на пол. Он осторожно посадил девушку на свободную койку.
Она подняла голову, медленно огляделась и увидела Бахтурова. Глаза ее округлились, брови задрожали, маленький рот приоткрылся, а выражение ужаса на тонком лице сменилось такой буйной радостью, что раненые, кто только мог, приподнялись и смотрели на нее.
— Товарищ Бахтуров! — вскрикнула Катя. — Боже мой, как же так… А я-то думала… — она закрыла лицо руками и зарыдала.
— Катюша, так это вы?! Вот не думал! — Бахтуров подошел и обнял дрожащие плечи девушки. — Успокойтесь, не плачьте, — ласково говорил он. — Посмотрите, какое у нас тяжелое положение… Ни одного врача, а раненых сколько…
— Да, да, теперь я все, все понимаю, — быстро зашептала она, вытирая слезы розовыми ладонями. — Потом, потом. Сейчас не время. — Катя поднялась и огляделась. — Больше никого нет? — деловито спросила она, овладевая собой.
— Все здесь, — сказал санитар.
— Хорошо… Достаньте мне чистый халат. Побольше горячей воды… Принесите хирургические инструменты. А прежде всего покажите, где у вас тут можно умыться, — распоряжалась она с решительным выражением на совсем еще юном лице.
10
После разгрома под Ремонтной белые, собравшись с силами, перешли в наступление. Весь конец августа прошел в упорных боях. Кавалерия Буденного, прикрывающая все прибывающих беженцев, пробивалась к Царицыну и в ночь на 1 сентября достигла Аксайской. Здесь Буденный решил дать бойцам передышку. Надо было провести и реорганизацию. Полк разросся до тринадцати эскадронов, почти с двумя тысячами сабель, и по количеству всадников уже перерос в бригаду…
Дерна был озабочен. Бахтуров возложил на него, в числе других бойцов, раздачу населению политической литературы. Дерпа высказал сомнение, сможет ли он справиться с таким ответственным делом.
— Ничего, — успокоил Бахтуров. — В первый раз, может быть, и встретятся трудности, а дальше дело пойдет. Сам увидишь…
Сейчас Дерпа, нагруженный брошюрами и газетами, шагал по обсаженной тополями широкой станичной улице.
«Да, дела, — думал он, перебирая в памяти названия брошюрок, которые надо было раздать. — А вдруг какой вопрос зададут? Да еще небось с подковыркой. Всякие есть люди. Попробуй узнай, что у него на уме?» Думая так, он, между прочим, поглядывал на дравшихся у плетня петухов, которые яростно наскакивали один на другого.
— Ну, скажем, какая наша политика в деревне? Это вполне можно объяснить, — говорил он себе. — Про землю тоже… Ох, как он его долбанул!.. Теперь о продразверстке. Ну, это тоже нам известно… Опять долбанул! А ведь так он его до смерти забьет! — Дерпа схватил камешек и запустил им в петухов.
— Чего кидаешься, товарищ? — сурово спросил стоявший у калитки бородатый казак.
— А тебе, дядя, жалко?
— А то нет? Мои ведь петухи. Может, я хочу себе удовольствие доставить?
— Эх, дядя, несознательный ты человек! — пожурил Дерпа. — Чем зря их травить, ты бы этих петухов по продразверстке пожертвовал.
— Э! — казак с досадой махнул рукой. — Пожертвовал! И так все забрали. Одни мыши в амбаре.
— Ну, это ты зря так говоришь, — возразил Дерпа. — Не поверю, чтоб у тебя все забрали.
— Это, может, товарищ, с твоей точки так. А я тебе правильно говорю, — сказал казак убедительным тоном. — Весной приезжал хлебный инспектор. Так под гребло вымел амбары. А разве дадены ему такие права? «Вы, — говорит, — контры рваные, и так проживете». Вот многие наши казаки и подались до генерала Попова. И зараз там. Нравится тебе такой разговор?
— Нет такого закона, чтобы все забирать, — сказал Дерпа уверенно.
— Ты сперва послушай, товарищ, что дальше было, — пообещал казак.
— Ну, ну?
— Так этот инспектор ползучий гад оказался. При царе в жандармах служил. Он не по закону, а все, видать, навыворот делал!
— А откуда ты знаешь?
— Человек его опознал, да сказать побоялся. Ну как?
Дерпа пожал плечами.
— Как? Да вот так — провокатор этот жандарм. Примазался. Их много еще таких проявляется. Им Советская власть поперек горла костью встала. Как бельмо на глазу. — Говоря это, Дерпа не знал, да и не мог еще знать, что в Донской области, как почти по всей Советской России, уже давно вела подрывную работу контрреволюционная организация так называемого Национального центра. Участники заговора создавали всяческие затруднения в работе советских организаций и порождали недовольство и беспорядки. Проникшие на должность агентов — инспекторов по реквизиции излишков продовольствия — облагали казаков непосильной разверсткой, а пробравшиеся в судебные органы выносили несправедливые решения, направленные на озлобление населения. Все это — изъятие под метлу всех жизненных запасов, расстрелы казаков, которым Советское правительство объявило полное прощение, пагубные действия анархиствующих элементов — немало способствовало тому обстоятельству, что еще к концу апреля часть донского казачества была охвачена стихийным восстанием. Из Аксай-ской, как слышал Дерпа, немало станичников тоже находилось у белых. Но стоявший перед ним пожилой казак производил впечатление хорошего человека. Порывшись в сумке и доставая брошюру, Дерпа сказал:
— Ну, на, бери, что ли, книжку.
— На что мне твоя книжка, — отмахнулся казак. — Я неграмотный.
— Дочка прочтет. Казак вздохнул.
— У нас читать некому. Ну ее, еще беды наживешь с этой твоей книжкой.
— Боишься?
— А то нет? Вы уйдете, а кадеты наскочут да шомполами по этому самому месту. Знаем… А впрочем, давай! — решился казак. — Я ее так схороню — ни один черт не найдет. А читать, между прочим, я немножко могу.
Дерпа отдал брошюрку и направился вверх по улице. Его внимание привлек большой, обшитый тесом дом. Опн остановился, достал из сумки листовку и кусок хлебного мякиша.
Окно шумно раскрылось. На улицу высунулся рыжий казак.
— Эй, чего делаешь? — крикнул он. — Слышишь? Тебе говорю!
— А вот афишку на хату приклею, — отвечал Дерпа.
— Нет, ты ее мне не клей, не клей! Все равно сорву. Ишь, моду взяли. Иди, иди дальше, а мне хату не пачкай!
— Я пачкать не буду, отец, я хлебом приклею, — сказал Дерпа, с трудом сдерживая желание выругаться. — Это декрет Советской власти. Я как обратно пойду — посмотрю. А если кто ее оторвет, так я тому гаду голову оторву, — спокойно пообещал он и пошел дальше.
— Эй, ты! Агитатор хренов! — крикнул ему вслед казак. — Какой ты есть агитатор? Почему книжку не дал? Давай, да потолще, потому я любитель чтения!
Дерпа оглянулся и зло посмотрел на него.
— Ничего тебе не будет, — сказал он решительно. — Я тебя насквозь вижу, подлого человека.
Слыша за спиной ругань, Дерпа перешел на ту сторону улицы, где на завалинке грелся совсем старый дед.
— Чего это ты, сынок, с ним связался? — спросил старик, ответив на приветствие Дерпы. — Это же пес, а не человек. И имя ему такое — Иуда. На всю станицу, слышь-ка, злодей… Энто у тебя что за книжицы? Случаем, нет ли про Ермака Тимофеича или Бову-королевича? А то зараз этих книжков нигде не достать. Я бы для внучки купил.
![Александр Листовский - Конармия[Часть первая]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
